Матаев о Нигматулине: ненависти нет, но государство должно его наказать

Пересмотр дела

– Асет, это вы инициировали пересмотр дела? Вы писали какое-то заявление, или это “судебная машина” сама сработала?

– Судебная машина, по процедуре, сама ничего не инициирует, насколько я знаю. Осуждённые должны подать заявление, либо их представители, адвокаты. Наши адвокаты Мадина Бакиева и Андрей Петров изначально во время процесса в 2016 году, после незаконного приговора, подавали апелляции на пересмотр в Верховный суд, но тогда по понятным причинам был отказ. Позже в 2019 году Джохар Утебеков подавал просьбу о пересмотре, но наше дело даже не хотели рассматривать. И вот два месяца назад он опять обратился в Генпрокуратуру, чтобы они разобрались, указал на ошибки, и прокуроры полностью согласились с доводами.

– Но в решении суда нет ни слова о судебной ошибке, суд утверждает, что нет состава преступления. Речь фактически идёт о реабилитации?

– Верховный суд не реабилитирует. У нас было политическое дело, но статьи не политические. Мы обратились в Верховный суд, и наши адвокаты просили, чтобы он поставил “точку”. Этой точкой можно считать заявление суда: “Отменить незаконные акты Есильского суда №2 города Астаны, апелляционной инстанции города Астаны, полностью оправдать Сейтказы и Асета Матаевых, от имени государства». Суд даже принёс извинения за незаконный приговор.

Асет Матаев

– Но хотя бы формально предыдущий суд опирался на какие-то доводы и факты? И сегодня Верховный суд признал их незаконными?

– В 2016 году, сразу после Нового года, к нам пришёл иск ГАСК по зданию (Национального пресс-клуба) в Алматы о незаконной реконструкции, следом пришла налоговая. В постановлении «Об изъятии документов» говорилось о расследовании в отношении чиновников акимата Алматы по фактам хищения, хотя мы не имели отношения к акимату. После изъятия, финпол увидел какие у нас были взаимоотношения, с какими организациями, они пошли туда и на протяжение полугода все чиновники и менеджеры говорили, что в наших действиях не было ничего незаконного. Претензий нашим организациям не предъявляли. Там говорилось, что у Национального пресс-клуба были скидки при размещение материалов в СМИ, но это глупость. Если я могу стиральную машину купить за 500 тенге, а продать за 1000, то эту разницу нельзя предъявлять как хищение. Но именно так и случилось.

– А новый суд что сказал?

– Новый суд сказал, что в действиях Матаевых не было состава преступления. Этой глупостью занималась Антикоррупционная служба, которая вообще занимается госслужащими, но мы не были чиновниками. Из чиновников, признавших вину, никто не был осужден. У них не конфисковали имущество. Посадили только двух журналистов.

Конфликт с Нигматулиным

– Расскажите пожалуйста про свой конфликт с Нигматулиным — что это было? Почему он, пользуясь своим влиянием, на такое решился?

– Ни у меня, ни у отца персонально не было с ним конфликтов, пока он не сказал отцу: «Отдай КазТАГ”, «Уйди из Союза журналистов». Видимо, он хотел привести своего человека, забрать национальную площадку для проведения разных мероприятий с участием прессы.

– То есть его целью было завладеть вашим СМИ? И когда не получилось, он решил вас посадить?

– Да, завладеть СМИ с очень большой цитируемостью, у нас к тому же были филиалы в Кыргызстане, Узбекистане и других странах ближнего зарубежья. Нигматулин и его товарищи хотели создать информационный холдинг из КазТАГа, бумажной газеты, которая недавно перестала выходить в бумаге, и одного телеканала, не буду его называть. Они хотели наказать нас, сделать ручными, чтобы мы были рабами… Потом были другие сопутствующие причины, например, мы писали, что примерно в 2016 году пройдут досрочные парламентские выборы, и это администрации президента не понравилось. Но самое главное, что мы узнали во время следствия: преследовавшие нас знали о планах Назарбаева передать власть, транзит власти должен был состояться, по моим данным, в 2016 году. И они хотели подготовиться к этому, имея собственные медийные ресурсы.

Вообще он посылал своего человека к нам уже после того, как все началось и передавал, что он не имеет к этому отношения. Это, мол, заказ Дариги. И от неё мы потом получали сообщения, что это не она…

– Почему у них получилось вас посадить, но не хватило сил довести дело до конца и отобрать у вас КазТАГ?

– Чиновники боятся публичности и огласки. Если в старом Казахстане все было возможно, то после нашего дела все поменялось. Его после суда над нами сняли с должности руководителя администрации президента, которая непосредственно курирует и суды, и прокуратуру, и Антикор. Он больше не мог так сильно влиять. Была огласка, подключились международные организации, журналисты Казахстана, журналистское сообщество стран СНГ, организации по защите прессы.

– Вам известна реакция на происходившее с вами первого президента?

– Мы слышали, что он вызывал и Кожамжарова (в те годы — председатель Нацбюро по противодействию коррупции — прим.ред.) и Нигматулина, и он говорил, что если эта информация не подтвердится, “плохо будет вам”. Хочу отметить, что Кожамжаров ни разу не прокомментировал наше дело. Если другие известные уголовные дела он с радостью комментировал, например, Ермегияева, а наше нет.

О мести

– Асет, вы отсидели, у вашего отца проблемы со здоровьем из-за заключения. Почему уже отстрадав, вы решили сейчас подать заявление на пересмотр?

– Мы подавали еще при Назарбаеве, когда Нигматулин был в силе, и во время отсидки, и после освобождения подавали прошение о пересмотре дела. Для нас важно не то, что конфисковали имущество, а наше честное имя, вот что важнее всего и ради чего мы боролись даже после того, как отсидели.

– Нигматулин Нигматулиным, но вас незаконно без основания, вины и преступления осудил суд,  то есть государство. Вы не хотите подать иск против государства и требовать компенсацию?

– Хороший вопрос. Но когда подаешь иск против государства на компенсацию, её выплачивает Министерство финансов. Я считаю, что налогоплательщики не должны нести ответственность за незаконные решения каких-то людей. Вот с них государство в рамках уголовных дел против нарушителей должно взыскивать эти средства. Содержание одного заключенного, если не ошибаюсь, в год обходится в 800 тысяч тенге.

– По отношению к Нигматулину вы испытываете какие-то чувства? Утолённую месть, например?

— Да, я испытываю такую сильную неприязнь, что аж кушать не могу (смеётся). Честно говоря, Нигматулин работал в обкоме комсомола с моей мамой в одном кабинете. Ненависти нет, но государство должно его наказать, чтобы через 10, 20, 30 лет не было таких случаев, чтобы чиновник из-за своих амбиций, комплекса неполноценности не мог творить беззаконие. У меня нет ненависти, у отца – тоже.

– Как человек, отсидевший по несправедливому приговору, вы верите, что у нашей судебной системы есть шанс исправиться? Что для этого можно и нужно сделать?

– Я не поклонник государства, особенно после всего произошедшего, но и в правоохранительных органах, и в суде есть порядочные люди, которые могут работать по справедливости и по совести. Просто этим людям нужно давать дорогу. Мы вот сейчас видим, что убирают семейственность, кумовство, значит, наше государство может быстро наладить жизнь простых людей, даже осужденных? Я в это верю. Да, даже я, несправедливо отсидевший человек…