Ермек Турсунов – о Казахстане: "Биография моей земли – драма с элементами трагикомедии"

Текст режиссёр начал с цитирования слов Михаила Задорнова: «Когда я за границей, я скучаю по Родине, а когда возвращаюсь – я в ужасе от государства».

"Одна из пятнадцати. Вторая по величине после России. Девятая в мире. Народу – меньше половины Токио. Амбиций – на два Вашингтона. Из всех существующих «станов», пожалуй, самый репрезентативный. Биография моей земли – драма с элементами трагикомедии", - пишет Ермек Турсунов.

По его словам, в последние два века здесь с поразительной быстротой менялись парадные вывески. Неожиданные экспозиции получали развитие во втором акте и неумолимо неслись к развязке сквозь череду головокружительных перипетий.

"И никто не мог предугадать, каким будет финал. Впрочем, думаю, и сейчас никто не возьмется его предсказать. Можно лишь строить осторожные предположения, однако, фантазии на этот счет нередко наказуемы. Пару веков назад мы были колонией. Позже, в середине прошлого столетия, Казахстан стал ядерным полигоном. Военной базой Советской армии. А чуть раньше – тюрьмой и каторгой разных народов, сосланных сюда с насиженных мест… Со временем моя родина перестала восприниматься как одна большая зона и приобрела вполне благозвучное название – "Лаборатория дружбы народов". В этой лаборатории пришлые приспособились вполне комфортно соседствовать с местными, и бывшая ссылка стала для них вторым домом», - добавил писатель.

(…) Потом, как пишет автор, были национализация, коллективизация, голод, репрессии, война, разруха… Вновь менялись афиши.

"Моя земля превратилась в одно большое кладбище. Мой народ целенаправленно уничтожали. Особенно старались, как это часто бывает, свои… Прошел еще десяток-другой лет. Лысые вожди приходили на смену усатым. Кукуруза вытеснила пшеницу. Потом лысого сменил бровастый, и потихоньку все утряслось, и мы в конечном счете тепло обжились. Затем случился беловежский передел. В результате на все пятнадцать республик обрушилась свобода, за которую больше всех боролись мы. Так, во всяком случае, утверждают наши нынешние летописцы. Что еще раз подтверждает банальную истину: история – дама своенравная, но податливая", - дополнил он, добавив:

(…) Мы стали связывать свое будущее с последующими сказочными превращениями, потому что у родины вновь сменилась «обложка». Нам показалось: если ее поменять, то вместе с ней сменится и содержание. Поэтому первым делом мы кинулись менять названия сел, деревень, городов и улиц. И хотя нам не стало от этого комфортнее по ним ездить, оставалась еще надежда, что понятия двадцатого века перестанут работать в веке двадцать первом. И действительно. Обновилась лексика, обновились установки. Запахло реальной свободой. Но тут, как назло, проснулись инстинкты. Они смешались с благоприобретенными советскими рефлексами. И случился сбой. И стало ясно: как бы по-новому ни называлась теперь родина, природа наша осталась прежней.

"Когда страсти за наследие социализма поутихли, распрямила плечи затаенная мечта обывателя. Все самозабвенно занялись ее реализацией. Попробовали анчоусов с омарами. Наездились по турциям и эмиратам. Заставили дома китайской мебелью. Приоделись – «как в журналах». На мгновение выдержали паузу, чтобы перевести дух. Неожиданно вспомнили Бога. Правда, не учли, что Аллах (Иисус, Будда) не делает никого лучше, Он просто помогает стать не хуже. Как, впрочем, и власть. Она не способствует улучшению человека, равно как и не портит гражданина. Но в ее силах создать условия, при которых присущее изначально человеку псиное нутро не проявит себя в своей откровенной животной наготе. К сожалению, этого не случилось. Инстинкты победили", - резюмировал он.